Второй герой у Григоровича (незаконченная повесть)

Конечно, рядом с мужиком его любовь и кормилица – крестьянская лошадка.

Если задаться таким вопросом: кто же был основным героем (собирательным образом) в произведениях Григоровича его дулебинского (деревенского) цикла, то ответ не будет затруднительным. Несомненно, это простой русский мужик-крестьянин со всеми его бедами и невзгодами под гнетом крепостного права. Пальма его первенства неоспорима.

Но вот вопрос, казалось бы, посложнее: а кто же выходит на второе место в череде основных героев писателя? Не так уж и сложен ответ на этот вопрос. Не стоит утруждать себя перелистыванием страниц многочисленных произведений писателя. Достаточно взглянуть на обложки популярных сборников повестей и рассказов Григоровича. Конечно, рядом с мужиком его любовь и кормилица – крестьянская лошадка.

Полтора века минуло со времен, описываемых Григоровичем картин крестьянского быта. Конечно, трудно представить себе героев его рассказов, повестей и романов, кроме как в костюмированном театральном виде. А вот любимую всеми русскими лошадку можно видеть в наших краях и по сей день.

Действительно, это животное составляет логическую пару с основным писательским героем – деревенским мужиком. Возьмем, к примеру, одно из наиболее известных произведений Григоровича – повесть «Антон Горемыка». Но кто же здесь больший горемыка: Антон или его Пегашка? Надо думать оба они горемычные в равной мере. Барину срочно понадобились деньги и управляющий вынуждает Антона продать единственную лошадь, чтобы уплатить оброк. Поведет бедный мужик кобылу на ярмарку, а по дороге ее у него цыгане украдут. Вот как они сходят со двора навстречу своим несчастьям:

«Он (Антон) вошел в клеть, где стояла Пегашка. Почуяв хозяина, она тот час же повернула к нему кудластую голову свою, насторожила уши и замотала хвостом.
— Ну, Пегашка, полно, полно те хвостом-то вилять,- произнес мужичок не совсем твердым голосом, — небось из дому-то не хочешь? Ступай-ка, ступай, не кобенься; супротив воли и люди идут… Ступай, знать и тебе пришла пора делить хозяйское горе…»

Антон взнуздал ее и вывел во двор. Бедная кляча словно предугадывала свою участь: всегда смирная и покорная, она в этот раз фыркала, упорно мотала головою и беспрестанно озиралась на стороны, как бы прощаясь навсегда с двором и клетью, посреди которых взросла и кормилась. Антон также глядел на дряблую избушку свою, бог весть о чем думал: чужая голова – темный лес. Наконец махнул он рукой, взял лошадь под уздцы и вышел на улицу. Он сел на лошадь. Но Пегашка никак не хотела идти к околице, куда направлял ее Антон, несмотря на все усилия его, она сначала пустилась вскачь, к колодцу, потом дала круг по всей улице и все-таки остановилась у избушки.

Подобная трагедия разворачивается и в повести «Пахотник и бархатник». Трудолюбивый и хозяйственный мужик сводит концы с концами и даже надеется по осени, после продажи урожая и расчета по оброку справить новую избу. Однако его барину неведомы крестьянские заботы. Он, поистратившись, объявляет барскую волю – собрать оброк досрочно, летнею порой. Карп закладывает за четвертной любимого меренка, чтобы уплатить недоимку по оброку, а, что интересно, барин вскоре именно такую сумму – двадцать пять рублей, тратит на букет цветов какой-то танцовщице. Одному мимолетная прихоть, другому жизненная трагедия.

Григорович с чувством пишет:
«Серый меренок этот был дороже Карпу всей остальной скотины. В продолжение десяти лет старику, несмотря на все старания, никак не удавалось вывести ни одной лошаденки своего завода. Все или дохли, или оказывались слабыми. Этот конек вознаградил его, наконец, за все неудачи: серый меренок, которому пошел уже четвертый год, удался во всех статьях. Старик не мог на него нарадоваться и берег его пуще глазу».

Ах, век 19-й! Да вся жизнь России, её движение, перемещение, путешествия и развлечения были не мыслимы без лошадей.

В повести «Пахарь» Григорович дает такую характеристику российским дорогам:

«От Петербурга до Харькова, от Москвы до Перми – те же станционные дома, те же вытянутые в ряд села и деревни, предлагающие овес, деготь, кузнеца и самовар, Вам мечутся в глаза те же полосатые версты, те же чахлые, покрытые едкой пылью ветелки, те же ямщики. Вся разница в том, что один ямщик говорит на «о» и носит шапку на манер гречишника, а сто верст далее делают ударение на «щ», и шапка его несколько приплюснута. «От Мурома до Нижнего столько-то, и столько-то от Орла до Тамбова!» – вот что вы узнаете на больших дорогах».

Далее он развивает мысль о том, что лично ему милее сельские проселки, чем столбовые дороги и почтовые тракты. В эти проселки, которые, разумеется, окружали дулебинскую усадьбу писатель, прямо таки влюблен:

«На этих проселках и жизнь проще и душа спокойнее в своем задумчивом усыплении. Тут узнаете вы жизнь народа. Тут только увидите настоящее русское поле, с тем необъятно-манящим простором, о котором так много уже слышали и так много, быть может, мечтали, Тут услышите вы впервые народную речь и настоящую русскую песню, и, головой вам ручаюсь, сладко забьется ваше сердце, если только вы любите эту песню, этот народ и эту землю!»

Разумеется, здесь писатель высказывает сугубо личное мнение о способах передвижения по российским дорогам того времени. Тем не менее, ни один человек ни в городе ни в деревне не обходился без лошадей.
У Григоровича есть небольшой и малоизвестный рассказ, так сказать, с «лошадиной фамилией» – Театральная карета. В сюжете опять жизненная трагедия маленького человека, на сей раз это незначительный театральный служащий, пожилой суфлер Иван Иванович. Каждый день его однообразен. Поутру за ним присылают из театра служебную казенную карету. И каждый раз повторяется эпизод.

Хозяйка, у которой суфлер квартирует входит в комнату.
— Иван Иванович! Вставайте!
Иван Иванович испустил маленькое мычание, открыл глаза и, направив их на хозяйку, спросил с беспокойством:
— Неужели карета, Прасковья Осиповна? Как рано… Скажите, что сию минуту.
И вот Иван Иванович в пути на службу, а на козлах кареты все тот же русский мужик с вожжами и кнутом, знаток лошадиного нрава.

Иное отношение к лошадям и их нравам было в высшем свете. В упомянутом произведении Григоровича «Пахатник и бархатник» хозяин крестьянина Карпа барин Слободской. Со своим приятелем ротмистром они рассуждают …

…
…
…

Текст взят из архива Н.Пирязева.

Метки: архив Пирязева, Дмитрий Васильевич Григорович