Зимние пейзажи «Графских развалин»
Доброго времени суток уважаемые читатели! Данный небольшой фотоотчет посвящен населенному пункту Алёшково, на территории которого расположена…
не придуманная история
Письма с войны… Сколько вестей несли они! Это были и письма радости, от прикосновения к которым на миг замирало сердце – и не беда, что были они довольно короткими: в них теплилась надежда на дальнейшую жизнь. А были письма, которые несли в семьи горе, страдание и печаль. И письмоносец невольно становился вестником трагедии. После таких известий жена становилась вдовой, а дети – сиротами. Матери и жены с тревогой вглядывались в почтальона, спешившего по улице с тощей сумкой через плечо. Что сегодня ты несешь в наш дом? Живы ли сыновья, родные кровинушки наши? Где теперь воюет и как чувствует себя муж, глава семьи, отец малолетних детишек? Или уже не осталось никаких надежд?
Моя давняя знакомая любезно разрешила просмотреть фронтовые письма братьев её матери, которые бережно хранятся в их семье. С пожелтевших, обветшалых от времени тетрадных листков, свернутых в солдатские треугольники, на меня дохнуло военным временем 75-летней давности. Предо мною прошла короткая, но яркая жизнь деревенских парней, по-настоящему не изведавших девичьей любви и ласки, нежных взглядов и тихого шепота, песен до утреннего рассвета под гармошку и трепетного ожидания следующего вечера с его волнующими событиями…
Когда на страну обрушилось июньское горе 41-го года, они, никогда не бывавшие дальше своего района и никуда не уезжавшие от своих родителей, не задумываясь, в едином порыве, встали в ряды защитников Родины, и, верные воинской присяге, выполнили свой долг до конца! Это их поколение, несмотря на молодость и безусость, самой дорогой ценой – ценой своих юных и невинных жизней – остановило продвижение доселе непобедимой фашистской армады и обратило её вспять! Армады, которая к тому времени покорила половину Европы и справедливо считалась историками сильнейшей армией мира.
Мой рассказ – о братьях Павле и Илье Варлыгиных, проживавших на улице Новой некогда волостного села Горы, на ту пору Коломенского уезда. Их отец, участник I-ой мировой войны, георгиевский кавалер Николай Васильевич Варлыгин, после возвращения с фронта посватался и вскоре женился на жительнице того же села, красавице Татьяне Константиновне Волковой. Молодые стали жить у родителей жены, которые помогали им нянчить детишек, своих внуков.
Первой в 1920 году на свет появилась Настя, затем – через два года – Павел, а в середине 1923 г. – Илья. Все трое учились в Горской двухэтажной школе, построенной в ХVIII веке дальними родственниками князя Багратиона П.И, которая тогда стояла недалеко от церкви. Настя, как большинство девчонок, была более прилежной и усидчивой, поэтому и училась гораздо успешнее, чем её младшие братья, которые увлекались рыбалкой и часто в свободное от помощи родителям время проводили свой досуг на берегу Оки или озера. А еще братья, отдавая дань моде того времени, разводили и гоняли голубей. На чердаке сарая они смастерили голубятню, и их залихватский свист поднимал пернатых высоко в чистое небо, где они кружили, кувыркались и парили под восхищенными взглядами зрителей и молодых хозяев.
После окончания семилетки, незадолго до войны, братья работали в колхозных мастерских, а старший из них, Павел, делал попытки освоить управление трактором.
Первым в августе 1941 года в РККА (Рабоче-Крестьянскую Красную Армию) призвали Павла. Он был направлен на учебу в г. Сызрань Саратовской области, что стоит на берегу Волги, в танковое училище.
3 сентября 1941 года, попрощавшись с родителями, сестрой и друзьями, ушел в армию и Илья. Первоначально он проходил курс молодого бойца недалеко от Москвы, а в январе 1942 года был зачислен в выведенную на отдых и переформирование после боёв под Москвой 12-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Боевое крещение Илья Варлыгин принял в марте 42-го.
Из письма Ильи родителям 21 марта 1942 года [орфография, пунктуация и стилистика писем сохранена полностью – Ю. Х.]:
«После упорных боев пишу письмо. Здравствуйте дорогие родители папа, мама и сестра Настя. Я жив, здоров чего и вам желаю. Папа, сейчас наша рота находится на отдыхе в одной деревне. А с 5 числа по 16 число я был на передовой линии. Папа, не знаю, как я жив остался после упорных боев. Был ранен в левую руку, но, не смотря на ранение, сражался до тех пор, пока не заняли д. Поповку [правильно: д. Попково Сухинического района Смоленской обл. – Ю. Х.]. В этой деревне враг был сильно укреплен. Мама, обо мне не беспокойтесь. Раненая рука подживает. Хожу на перевязку. В этом бою особенно прославилась рота автоматчиков. Командир роты был убит и командир взвода также убит. И нашего командира отделения убило. Не смотря на то, что мы первый раз в бою, но наша рота шла впереди. Папа, приходилось по несколько дней лежать в снегу. Здесь я обморозил правую руку. Сейчас отдыхаем, но вскоре придется идти в бой. С питанием дело обстоит хорошо, на фронте кормят лучше. Крепко накрепко вас всех целую. Илья».
12 гвардейская стрелковая дивизия Западного фронта в ходе контрнаступления вела упорные и кровопролитные бои за стратегический узел противника в д. Попково, который был сильно укреплен, а оборона глубоко эшелонирована. Особенно жестокие бои были с 3 по 9 марта 1942 года.
Из письма Ильи 28 марта 1942 года: «Шлю всем привет. Мама я жив, здоров, но немного болит раненая рука. Нахожусь на отдыхе недалеко от фронта. Мама в последнем бою много потеряли своих, много пришлось повидать всего. С боя приходилось переносить раненых. Много взяли трофеев, я даже попробовал немецкого маслица. Сейчас враг отступает, несет большие потери. Как там мой братишка Павел? Пишет вам письма или нет? Целую, ваш сын Илья».
Дивизия разгромила гарнизон врага, более 1000 фашистских солдат и офицеров было уничтожено. Захвачено много складов с боеприпасами и техникой, особенно автомобильной. 16 апреля 1942 года дивизию вывели из боя и передали в Резерв Ставки Верховного Главнокомандующего.
Это было последнее письмо нашего земляка, автоматчика стрелковой роты гвардии рядового Ильи Варлыгина, которому было неполных 19 лет.
Он погиб в бою 12 апреля 1942 года близ д. Каменка Смоленской области.
В архивах моей знакомой сохранился черновик письма отца Илюши к его друзьям-однополчанам. Оно датировано 18 июля 1942 года:
«Товарищи гвардейцы-автоматчики! Пишет вам отец погибшего вашего боевого товарища Ильи Николаевича Варлыгина. От души желаю вам здоровья и с честью добиться полной победы над злейшим врагом. Николай Васильевич Варлыгин».
Ответ из части датирован 16 августа 1942 года: «Дорогие родители нашего боевого товарища Ильи Варлыгина! Ваш сын был ранен 10 апреля 42 года северо-западнее деревни Каменка, Смоленской области. Ранен был разрывной пулей в голову, ниже левого глаза, навылет возле шеи. От ранения умер на следующий день. [Так в письме – Ю. Х.]. Похоронен был под д. Каменкой бойцами-гвардейцами нашей части. С приветом, боевые товарищи Ильи».
В действующей армии оставался теперь один сын Варлыгиных – Павел, или Павлуша, Павлик, как ласково называла его мать. Она истово молилась за его здоровье. Принесла из чулана припрятанные церковные свечи, зажигала и просила перед иконой пощадить сына, дать ему сил и веры в битве с лютым врагом, но вернуть сыночка в семью живым.
Из письма Павла родителям 29 апреля 1942 г. [орфография, пунктуация и стилистика писем сохранена полностью – Ю. Х.]:
«Здравствуйте мои дорогие папа, мама и Настя… От Ильи письма не получал. Что с ним? Послал письмо по адресу, что вы мне написали, но не знаю, получил ли он его или нет».
Не ведал и не знал ещё курсант Павел Варлыгин, что его младшего брата, которого он неистово защищал в ребячьих ссорах, больше нет в живых, и что писем от него он больше никогда не прочтет!
Из письма Павла родителям 03.09. 1942 г.: «г. Сызрань. Вчера присвоили мне звание мл. лейтенанта. Так что учеба моя окончилась. Завтра выходим в походные лагеря за 150 км. Через 4-5 дней вернемся, получим зимнее обмундирование и через несколько дней на Запад…»
Из письма от 11.09.1942 г.: «Папа сегодня из Сызрани уезжаем, но неизвестно куда. С дороги письма буду присылать. Павел».
Из письма от 16.09. 42 года: «Мама и папа, и сестренка Настя. Я нахожусь в ста км от г. Камышин к Сталинграду. Пишу письмо из одного селения, а затем пойдем на Сталинград. Ваш Павел».
Командир танка Т-34 Павел Варлыгин в составе 31 танковой бригады принимал участие в оборонительных боях на подступах к Сталинграду. В декабре 1942 года танковая бригада, ведя кровопролитные и изнуряющие бои, потеряла в огненном вихре войны последние танки и была выведена в Резерв Ставки. Но к тому времени Павел получил очень тяжелое ранение и был направлен в госпиталь на излечение. Родителям о своем ранении он не сообщил, как и о месте своего пребывания, но письма в с. Горы отправлял регулярно. О ранении стало известно из наградного листа. Он был удостоен медали «За оборону Сталинграда». В госпитале провел более 4-х месяцев.
Из письма Павла родителям 25.09.43 г.: «Я жив и здоров. Нахожусь в г. Белгороде. Еду в часть. Мама и папа вы на меня не обижайтесь, я очень и очень соскучился. И меня берет такая тоска из-за того, что давно не могу получить письма от вас. И не знаю, получаете ли вы мои письма. Я хочу узнать про вашу жизнь и никак не могу с вами связаться из-за отсутствия моего постоянного адреса. Приеду в часть и сразу сообщу свой адрес. Пишите мои дорогие родители и Настя. Я у вас остался один. Ваш любящий сын Павлик».
31-ая гвардейская танковая бригада в составе 2-го Украинского фронта в октябре 1943 года вела ожесточенные бои в направлении городов Кривой Рог, Пятихатка, Знаменка Днепропетровской области. 24 октября Павел Варлыгин за мужество и отвагу в бою, в котором его экипаж подбил два фашистских танка, подавил три огневые точки противника и уничтожил до 30 солдат вражеской пехоты, представляется к награждению орденом «Красная Звезда». Награду он получить не успел.
27 октября 1943 года гвардии младший лейтенант Павел Варлыгин поддерживая наступление пехоты, круша врага огнем пушки и пулемета, геройски погиб в бою вместе со своим танком. Он прожил на свете только 21 год!
Известие о гибели и второго сына надолго уложило его мать в постель. И хотя война продолжалась, и нужно было и в тылу оказывать помощь фронту, Татьяна Константиновна не находила в себе сил подняться. Каждый уголок дома, каждый клочок земли в усадьбе напоминал ей о сыновьях. Вот у этой скамеечки пятилетний Павлик споткнувшись, упал и разбил себе до крови бровь, но не заплакал, хотя ему было и больно. А на этих «снегурках» Илюшенька катался по льду замершего пруда и однажды , по весне, чуть не провалился, хорошо, что она во время увидала. А смотреть на голубятню она не могла, на глаза наворачивались слезы. Все ей чудились голоса сыновей, их легкие шаги под окнами дома, их пронзительный свист, скрип открываемой двери и радостный крик: «Мама! Мы вернулись!». Вынести это было выше человеческих сил. Да и какое материнское сердце безболезненно перенесет гибель своих сыновей?
После войны Николай Васильевич Варлыгин перевез дом из села Горы на Катюшино поле г. Озёры, где он, немного состарившийся, но всё ещё нарядный, стоит и до сего времени.
Сестра братьев Варлыгиных, Анастасия Николаевна, окончила Рязанский педагогический институт и долгое время преподавала математику в Озёрской школе № 6. До конца своих дней она не забывала погибших младших братьев, бережно храня их личные вещи, письма и фотографии.
[на заглавной фотографии — фронтовые письма братьев Варлыгиных]Метки: Великая Отечественная, Горы, люди
Юрий Анатольевич! Хорошая работа! Моё почтение!
Душещипательная история, Йоханам не хотевшим воевать дать бы это прочесть.
p.s. Я немного видел Гансов (немцев), но пообщаться приходилось. И кого не послушаешь у всех отцы и деды были антифашисты. Всегда очень хотелось спросить: Вашу мать! С кем мои то деды тогда воевали? Когда нибудь не выдержу и спрошу.
Поклон вам до земли.
Который год лежу я здесь, на рубеже,
И тишина у нас, и пули не свистят,
Не жмусь к земле, и страха нет уже,
А как я дрался – гильзы подтвердят.
Винтовочка со мной! Все эти годы.
Лежит подружкой, рядом, под рукой.
Березки русские над нами хороводы
Выводят тихо летнею порой.
Окопчик мой, сравнявшийся с землею,
Наверно, не найти теперь, как и меня.
Свое последнее пристанище родное
Я выкопал с любовью, не спеша.
Я из него равнял свой счет с фашизмом,
Смотря в прицел, как в поле из окна.
И мне казалось, что под небом чистым
Царят по-прежнему и мир, и доброта!
Как будто не в прицел, а в школьное окно
Смотрю во все глаза на нашу Сашку!
Я приглашу ее, наверное, в кино,
Поймав в ответ улыбку нараспашку!
Мы думали о жизни, и мечтали.
Я маму вспомнил, и сестру мою.
По каске новенькой осколки запевали
Дурными соловьями песнь свою!
Но вот уж началось! Как будто не со мною,
Откуда этот страх, что аж дрожит душа,
Я делаю движение простое,
И клацаю затвором, чуть дыша.
Как быстро началось! Уже среди разрывов
Я вижу цепь людей. Нет! Не людей – врагов!
А в голове безудержным мотивом
Мелькают образы прадедов и отцов.
Наверное, им тоже было страшно.
Но ведь не так, как мне теперь, сейчас,
Как хочется, как хочется обратно
В ту юность, не прожитую для нас!
Ах, батя! Родненький! Ты видишь – я не трушу!
В мой первый в жизни, самый страшный бой,
Хотя навыворот вытягивает душу
Летящих мин нетерпеливый вой.
Попал в прицел во всем зеленом парень.
Он, видно, тоже маму вспоминал –
Упал, взмахнув, как крыльями, руками,
И гильза первая ушла к моим ногам!
Еще вложил я за соседа, справа!
Из гильзы струйкой, как душа – дымок…
Сосед что слева, то ли Ваня, то ли Слава,
Молчит, закончив первый бой не в срок.
Ведь утром же мы с ним еще курили
Впервые в жизни, кашлем заходясь,
Не став мужчинами, о женщинах шутили,
Как девушке, Отчизне поклянясь!
Одна обойма кончилась! Другая!
Равняю счет за тех и за других,
Не веря все еще, не понимая,
Как гаснет пламя жизней молодых!
Еще один! Еще один завален!
Придет ли бою этому конец?!
Не знаю, но моим свинцом завален
Немецких рыцарей зеленый молодец!
Скользит ладонь с приклада от крови.
Моя ль она, а может быть чужая,
Поди ж теперь попробуй, разбери,
Не до того! И разница какая!
Людская кровь, кровавая руда,
Над ней трудились сотни поколений,
Течет рекой широкой в никуда,
Не дай Господь – в беспамятство забвений!
И вдруг – разрыв! Осколочек лихой,
В лицо вонзился, пробежав в висок.
Промчался раскаленною струей,
Вмиг оборвав, что я любил и мог.
И темнота. И ночь. Я терпеливый.
Так день за днем – пришел и век другой.
Я был убит без боли. Я счастливый,
Жаль, был короткий, этот первый бой!
Семидесятая весна встречает нас!
Опять тепло и вишни зацвели,
А мы лежим, не беспокоя вас,
Почти что рядом с ЖИЗНЬЮ, но – вдали.
Как долго ждем, что вынесут и нас.
Своих давно ведь немцы унесли.
И гансов тех, убитых мной ЗА ВАС
Они уж точно в списки занесли.
Поет семидесятая весна
На все лады, от мира ошалев,
А среди нас такая тишина –
Не выскажу, навеки онемев.
Мой медальон, наполненный водою,
Лежит поодаль – мне видать его –
Зарос дерном, засыпался листвою,
Навряд ли, братцы, вам найти его.
Без суеверий я успел его заполнить,
И буквы выводил, как в классе, в аккурат.
Все образы родных пытаюсь вспомнить,
А все обрывки памяти летят.
У немцев медальоны – это сила!
А наш – дерьмо! Чуть что – прощай навек.
Хоть смерть нас одинаково косила,
Да наш пропал безвестным человек.
Безвестный медальон, как без вести пропавший,
Родителям бойца уже не принесут,
Пустышки мертвые на миллионы павших,
Что проку в том, что их теперь найдут?
Мне повезло – я, словно, невредимый.
А чуть подальше – страшно говорить –
Сестричку нашу так накрыло миной,
Что не найдете, что и хоронить…
Она Ерастова с «нейтралки» дотащила!
Комбата нашего, а он уж не живой.
У девочки – откуда взялась СИЛА?!
Для них обоих был последним бой…
Меня ж нашли, считай, почти случайно.
Парнишка, как и я, лет двадцати,
Присел на край и щупом ткнул нечайно,
Попав в меня – не в мину, в мать ити!
Вы б аккуратней тут по нам ходили.
Здесь их полно, прошедших через ствол,
Здесь больше нас снарядов находили –
На этом поле смерти ВЕЧНЫЙ СТОН.
Тут этого добра средь нас навалом!
И кучами, и россыпью лежат –
Земля спеклася кровью и металлом –
А ты лопатой тычешь наугад!
Из года в год, а рвет над нашим лесом
Протяжным эхом разрывной хлопок,
И чья-то жизнь с печальным интересом
Душой упрется в неба потолок…
Который год лежу я здесь, на рубеже.
И тишина у нас… и пули не свистят…
Не жмусь к земле – я сам земля уже,
А как я дрался – гильзы подтвердят!
Семидесятый год выпускников –
Ребят и девочек – счастливых и живых!
А я не вижу снов, не слышу слов –
Ни одноклассников, ни близких, ни родных…
Не век же коротать под снегом и дождями –
Придет черед когда-нибудь и мой!
И пропоет РОДНЫМИ соловьями
Салют солдатский над моей главой!
А вам твердят уж на исходе века,
Что мы как будто плохо воевали,
Что командиры не щадили человека,
И что кроваво-долго отступали.
Упорно вам твердят – мы плохо воевали!
Отцам и женам, вашим малым детям!
Что, будто Родину проспали-прозевали!
Я – мертвый – я за всех отвечу этим…!
Чу! Звякнула лопатка! В сантиметре!
Эх! Не нашли сегодня. Завтра подберут –
Нас много на прострельном этом метре.
Ребята! Черти! Тут я! Тут я!! Тут!!!
Вдруг, чувствую, что и меня находят!
Вот моего плеча едва коснулся щуп,
Я ВИЖУ – ослепительное солнышко восходит!
Как радостно, что люди здесь живут!
Как хорошо, что вместе нас сложили:
Вот рядом Ваня, Женька и Асхат.
Как много нас! Как много нас побили!
Глянь в небеса – журавлики летят!!!
Как хорошо, что нас не разлучили –
Мы погибали вместе, вместе и лежим.
Вы бы за нас письмишко сочинили
Всем-всем родителям – ушедшим и живым!
Ну, наконец-то, люди, я отвоевался!
Окоп оставил свой и на века
Живым для всех! Для всех живым остался,
Исполнив долг военный до конца!
(Ю. Аруцев)
От автора
2011 г., Ярославль
Поводом для рождения этого стихотворения послужил разговор с новоиспечённым кандидатом исторических наук, в котором молодой человек, совершенно забыв, кому он обязан жизнью, вальяжно расположившись в кресле, лихо и безапелляционно рассуждал о «бездарности» советского военного командования и «пушечном мясе» – так он называл солдат той Великой и Отечественной. Он говорил об ошибках и промахах советского руководства и с нескрываемой ненавистью отзывался о Георгии Константиновиче Жукове и генералитете нашей армии. Я слушал и не мешал ему излагать свои мысли. Свои ли?
Я слушал и переполнялся ненавистью к этому человеку и его родителям. Как они его воспитали? Какие учителя стоят у него за спиной, и есть ли у него Родина?! Поймёт ли этот человек когда-нибудь, что он мне говорил? Я не мог представить его в окопе рядом со своими сверстниками в том первом бою – самом страшном. Миллионы ребят, совсем мальчишек и взрослых мужчин, остались верны присяге и долгу и выполнили единственное, что должен выполнить человек на войне – победить свой страх, задержать врага на час, на минуту, на секунду, из которых завтра сложится общая Победа. Завтра! Завалить врага, сравняв счёт за того, кто не успел или не смог этого сделать. Выстоять! И отомстить за всё и за всех – сегодня, пока жив! ЧТОБЫ ВСЕ МЫ МОГЛИ ЖИТЬ.
Я не был участником поисковых отрядов, но единственный раз в жизни видел, как поднимают останки ребят, как вскрывают медальон, оказавшийся пустым… Такое – не забывается. Это было под Новгородом.
Большое влияние оказал на меня и рассказ Андрея Николаевича Кочешкова, который принимал непосредственное участие в поиске и перезахоронении останков наших ребят. Особенно врезалось в память кощунственное желание представителей партии власти «Единая Россия» сфотографироваться на фоне останков безымянных героев, не выделив ни копейки на погребение. Что и говорить! Мёртвые сраму не имут.
Такие объемные комментарии можно и как отдельный пост делать в принципе )
Спасибо! Но все же это комментарий и пусть им останется.
Фото из интернета. Возможно на фото поисковики отряда «Дон».
У меня нет слов. От таких кандидатов исторических наук хочется запахнуться и выть от злобы. Ведь свои «идеи» они будут нести в народ, вальяжно рассуждая о «пушечном мясе» — наших солдатах, ставших и на смерть закрывших своей грудью свою страну. Но первоначально этому холую я бы набил морду. С удовольствием, с радостью, с гордостью. А не хватило бы физических сил, разбил бы об него стул, табурет, сковороду — всё то, что попало бы под руку. И бил бы его с наслаждением, бил за своего отца младшего лейтенанта Великой войны, ставшего в 20 лет инвалидом, за дядю, который вернулся с фронта с тяжелыми ранениями. За двух братьев моей бабки, которые остались там … на дорогах войны, за дядю моей жены, который в сентябре 1945 года умер в госпитале от ран, за племянника моего деда, солдата первой мировой, племянника, который пропал без вести в первые месяцы войны. За родную сестру моей матери, которая умерла 24 марта 1943 года в 18 летнем возрасте из-за больного сердца и из-за отсутствия лекарств в то лихое время. За четверых ребят с нашей небольшой улицы, которые были убиты на войне. За 3 747 человек озерчан погибших за наше счастье и свободу, за миллионы сограждан нашей страны.
Вот поэтому рано нам с тобой, Юрий Анатольевич, на завалинке сидеть. Похоже, та война ещё не закончилась, раз «Йоханов» жалеть начали. Перед Памятью отца моего, в 20 лет инвалидом первой группы ставшего. Перед Памятью мамы, в 11 лет в октябрьскую грязь 1941 года картошку с колхозных полей убирающую. (Взрослые-то женщины окопы рыли, а детей из школ на поля направили, урожай убирать. Больше некому было, город опустел совсем).